: UEFIMA.RU: Просматривая материалы следственных дел трехлетней давности, я наткнулась на тоненькую папку серого казенного картона. На ней было начертано лишь короткое женское имя - «Леля». Даже не открывая эту папку, я знала, что именно там хранится: длинный конверт, обклеенный яркими иностранными марками, и аккуратно приколотые к нему страницы тонкой голубоватой бумаги, исписанные некрупным и четким женским почерком. «...Вначале я решила просто выкинуть все свои сомнения из головы, а случившееся - из памяти. Но за прошедший год сделать это не удалось. Я, человек не религиозный, понимаю: мне необходима исповедь. Нет, дело совсем не в муках совести (их у меня, поверьте, нет). Исповедь - последний, завершающий этап всех подобных историй, когда еще раз проверяешь, правильный ли выбор сделан. И решаешь это для себя - раз и навсегда, окончательно. Только после этого и возможно выкинуть наконец из головы прошлые события, какими бы страшными они ни были.
Верующий человек избирает для этого священника. Я (ну не забавно ли?) выбрала вас - следователя. Одну мою тайну вы уже сохранили. Но если, прочтя это письмо, вы и ощутите острый приступ служебного долга, - неважно. Я уже навсегда вне пределов вашей досягаемости. Кроме того, мне кажется, узнав всю мою историю, вы вряд ли пойдете на поводу у этого самого чувства долга.
Вот теперь, кода я вас «заинтриговала», перейду к сути. Начну издалека, потому что это, так и не раскрытое вами, уголовное дело началось по-настоящему два с небольшим года назад - в день моего 19-летия, в моем родном Новосибирске. Точнее, в Академгородке, где мы с мамой прожили всю мою сознательную жизнь до этого дня.
Свой день рождения я возненавидела. Потому что именно в то утро, предваряющее праздник, умерла мама. Для меня это было шоком. Она ведь ничем и никогда не болела! Вставала всегда не позже шести утра, чтобы успеть до отъезда в НИИ немного поработать в тишине. Мама была, если вы помните, известным в научной среде химиком. Более того, академиком, крупным специалистом по ядам. Когда-то она мечтала, что я пойду по ее стопам. Увы... Классу к седьмому выяснилось, что я и нашу спецшколу-то едва тяну, что вообще дай-то Бог мне хоть ее закончить с твердыми тройками. Совершенно очевидно, что удалась я не в маму, а в своего неведомого папашу, о котором она никогда со мной не говорила. А на все мои вопросы спокойно, но твердо отвечала отказом «вспоминать об этом человеке».
В то утро я проснулась довольно поздно, около десяти, в крайне дурном настроении от мысли, что дальше так жить нельзя, - последние два года я работала за гроши лаборанткой в мамином НИИ. Иными словами, продолжала сидеть у нее на шее без всяких перспектив на будущее. Выбравшись из постели, я направилась в мамин кабинет, не сомневаясь, что она, несмотря на выходной, сидит там и, как обычно, работает... Так вот и вышло, что нашла ее мертвую я. Говорят, подобная смерть от остановки сердца, из-за захлопнувшегося по непонятным причинам клапана, часто постигает именно здоровых, но много работающих людей...
Впервые к маминым бумагам я прикоснулась спустя две недели после похорон. Я знала, что все личное она хранит в нижнем ящике стола так же аккуратно и педантично, как рабочие документы. И не сомневалась, что найду там все нужное для поисков моего отца.
Теперь, совершенно одинокой, без единой перспективы, как я считала, на будущее, мне особенно необходимо было обрести, как я наивно полагала, в лице папы близкого человека.
Вместо «отцовского следа» я обнаружила три старых письма, скрывавшие тайну моего рождения. Во время следствия я рассказывала вам об этом, просила сохранить эту тайну, не дать ей всплыть при расследовании. Вы обещали и выполнили обещание, спасибо вам!
Сейчас, когда надобность в сохранении тайны отпала, осталась благодарность вам за помощь.
Ну а тогда, читая эти письма, я вначале не понимала смысла обрывочных их фраз, написанных почерком, немного напоминающим мой собственный:
«Милая Надя, поверь, я люблю его до безумия. Помоги мне, дорогая! Ведь ты уже столько для меня сделала... Он никогда не простит мне, если узнает о моем прошлом, а я не переживу разрыва, не переживу второй трагедии подряд... Я знаю, что ты, знающая девочку с рождения, будешь любить ее даже больше, чем я, видевшая ее только первые десять дней после родов... Ты будешь ей настоящей матерью, не такой, как я, не стоящая даже твоего мизинца... К тому же она тебе родная по крови, пусть двоюродная, но ведь племянница... Наденька, спаси меня! Бог вознаградит тебя за это! Я не могу жить без Вадима, не могу...»
Ну и далее все в том же духе.
Наконец я поняла: пытаясь хоть что-то узнать о своем неведомом отце, я нашла мать. Мою НАСТОЯЩУЮ мать! Женщину, давшую мне эту жизнь, будь она трижды проклята!.. Так я думала в тот момент, захлебываясь в рыданиях, второй раз оплакивая ту, которая вместо родившей меня некоей Людмилы Аргуновой отдала мне всю себя - до капли. Уж кто-кто, а я знала, что у нее никогда не было ни одного мужчины. И - никаких следов брака или развода в личных документах.
Фамилия моей матери присутствовала лишь в третьем, последнем, письме, дважды подчеркнутая красными чернилами так же, как индекс почтового московского отделения, рядом со словами «до востребования». Это и дало мне возможность получить спустя полгода московский адрес матери, к счастью (так я думала тогда) не сменившей за эти годы фамилию.
Спустя еще два месяца я, на удивление быстро продав квартиру, навсегда покидала наш городок, вырастивший меня и словно окаменевший во времени. Нет ничего удивительного в том, что на память о матери, воспитавшей меня, я взяла не только пару ее вещиц и снимки, но и маленькую запаянную пробирку с дарственной надписью, сколько себя помню, стоявшую на мамином столе.
С детства я знала, что прикасаться к ней, хотя она запаяна, нельзя, что жидкость внутри - ядовита, а изобрела ее для очень полезных медицинских целей она сама. За нее получила докторскую, когда мне было только три годика. Пробирку, кажется, подарили ей благодарные аспиранты сразу после защиты диссертации. Мама не раз рассказывала мне о свойствах этой жидкости, поясняя, почему трогать этот красивый золотистый сосудик в форме бутылочки нельзя.
Возможно, я ошибаюсь и Бог все-таки есть. Ну, не Бог - так Судьба точно: мне очень трудно отнести на счет простой случайности то, как состоялось мое знакомство с настоящей матерью. Интересно, что подумаете об этом вы, и жаль, что я этого никогда не узнаю...
Помню, я долго стояла перед их подъездом, еще и еще раз обдумывая, что именно скажу этой подлой женщине, бросившей меня сразу после рождения. Бросившей ради какого-то Вадима, то есть ради мужика. Пусть он и стал ей мужем, но от этого моя обида, мое оскорбление и горе не уменьшались. Как и жажда мести. Стоя перед подъездом солидного дома в центре столицы, я уже знала и об охране, и о том, что Вадим Петрович Аргунов, муж моей настоящей матери, относится к ненавистной для всякого провинциала категории «новых русских». Разумеется, успела и хорошо продумать, каким образом пройти мимо сторожащих их этаж «тупоголовых качков», которые на самом деле тупоголовыми, конечно же, не оказались...
Я была уверена, что мой план сорвался полностью, когда из домофона в ответ на вопрос охранника, ждут ли в квартире Аргуновых некую Лелю Хвостову - худенькую темноглазую блондинку (остальные мои приметы были перечислены профессионально, словно я разыскиваемый преступник), раздался взволнованный женский голос, торопливо подтвердивший, что ждут, да еще как!..
Я даже рта не успела открыть, как изящная белокурая женщина, распахнувшая в следующую минуту дверь, и впрямь радостно всплеснула руками: «Господи, какие же они молодцы, как быстро вас прислали! Простите, я не запомнила ваше имя, просто не услышала: гости через три часа, а у меня ничего не готово, с ума можно сойти!.. Леля - это значит Оля? Проходите, дорогая! Я вам сейчас покажу вашу комнату. А где вещи? Ну, ваш багаж? Я ведь предупреждала, что мне нужна постоянная девушка, что моя Катя уехала не только внезапно, но и насовсем! Нет-нет, не сюда, это гостиная...»
Вот так - в качестве новой «служанки за всё» или, как принято деликатно выражаться, «помощницы по хозяйству» я и вошла впервые в дом своей матери. И осталась, как вы знаете, навсегда. Уже спустя два дня, когда раздался звонок из агентства по найму прислуги, я вполне осознавала, что делаю, взяв трубку и представившись хозяйкой, госпожой Аргуновой, вежливо отказалась от предложенной девушки. Я знала, что останусь здесь, и знала, для чего.
Дело было уже тогда не только в удивительном, каком-то детском и совершенно беспомощном обаянии моей мамы, устоять перед которым не может ни один человек на свете, если он обладает сердцем. Я очень быстро поняла, какая беда угрожает ей в самом ближайшем будущем. Какая надежная и прочная защита очень скоро ей понадобится... И я осталась. Что объяснять? Вы видели маму, познакомились с ней довольно близко в процессе следствия. И даже вам - женщине, по профессии обязанной подозревать всех и каждого, в голову не пришло заподозрить ее в чем-то плохом. И правильно! И вообще все случившееся в дальнейшем - правильно и справедливо. Я буду думать так всегда. Не потому, что в данный момент я чувствую себя счастливой. Жизнь научила меня той истине, что любое счастье - вещь хрупкая и недолговечная и может рухнуть в любой момент. Тем более что мама так и не оправилась до конца от потрясения и от потери этого негодяя, которого и впрямь любила всю жизнь и всей своей детской, доверчивой душой.
Но не случись всей этой истории, я, возможно, так никогда и не стала бы для нее необходимым, нужным и родным человеком, а следовательно, предпочла бы и впредь не открывать маме, кто я ей на самом деле. Возможно, рано или поздно это бы всплыло. Но ведь не всплыло же, вопреки тому, что мой отчим прописал меня (правда, «без права на жилплощадь») в столице? Впрочем, документами занимался, естественно, не он, а кто-то из его подручных. Да и имя мое ему ни о чем не говорило и говорить не могло.
Прописка и была той платой, которую он вручил мне авансом за наши будущие отношения...
Да, теперь вы понимаете, что «копали» не там. Но вашей вины в этом нет. Это никак не задевает ваш профессионализм: для того чтобы добраться до истины, мало было знать, что на самом деле я не просто служанка, а дочь его жены. Что тщательно это скрываю, не желая подводить маму, в том числе от нее самой. Зная маму, вы понимали, какой ужас она испытала бы, всплыви ее прошлое.
Странно только, что этот монстр, ее муж, хладнокровно готовившийся ее бросить без малейших средств к существованию ради меня, за столько месяцев не сумел увидеть, до какой степени мы с мамой похожи! Иногда я думаю, что сила его вожделения, направленная на меня, в значительной степени объяснялась именно этим обстоятельством. Подонку мало было того, что он грубо, зверски изнасиловал меня прямо в их супружеской спальне. Он жаждал делать это ежедневно, постоянно, его словно тащила ко мне какая-то неведомая сила. Как будто когда-то любимая, а теперь ненужная, постаревшая, трепещущая перед ним от страха жена вновь возникла перед ним - юной, красивой, желанной?!
Не знаю, как я не убила его тогда же, на следующий же день, когда он ползал у меня в ногах, вымаливая прощение за свой «порыв», суля золотые горы, как сулят их продажные девки. Мысль о проклятой прописке мучила меня: я боялась, что правда всплывет из-за этого, когда откроется, что я не из агентства, а «иногородняя», как принято говорить в нашей недоступной провинциалу его же родной столице. И после - еще полгода, целых шесть месяцев! - терпеть этого скота, ежедневно предавая собственную мать, абсолютно беззащитную, уже все понимающую, дрожащую от страха, забитую, запуганную, загнанную им (нами!) в угол... Я и сейчас не могу вспоминать об этом без слез, без острой жалости к маме.
Наконец он торжественно (при маме!) вручил мне мой «прописанный» паспорт. Это было утро, в которое я подала ему кофе, вскрыв запаянную пробирку с дарственной надписью и влив в напиток бесцветную жидкость. Я была спокойна, потому что знала: у этого яда нет не только запаха, но и вкуса, а действует он через час-полтора после того, как принят... Перед отъездом в фирму он поцеловал меня, и я долго потом полоскала рот спиртом. Так, на всякий случай: потому что вкус поцелуя этого ненавистного мне человека все еще отдавал отравленным кофе...
Все остальное вы знаете. Когда мы с мамой покидали Россию, следствие все еще велось, и я очень надеюсь, что отсутствие вины у тех людей, что попали под подозрение, для вас - уже несомненный факт. Пожалуй, это и есть еще одно обстоятельство, вынудившее меня написать вам. Я помню, что в их числе была такая молоденькая девица, его секретарша, тоже поившая их всех в тот день кофе. Нина? Или Наташа? Она, конечно, обыкновенная шлюха, спала с ним до моего появления, но хоть и дрянь, в убийстве не виновна...
Мне осталось сказать, почему я считаю себя вне пределов досягаемости. Это письмо вам отправит из Швейцарии мамин старый знакомый, когда нас там уже не будет. Но даже он не знает, куда именно мы с ней отправляемся, - с тем, чтобы исчезнуть навсегда из прежней жизни для всех, кто был ее частью, ее свидетелем. И попытаться уберечь хоть ненадолго то почти невесомое, хрупкое счастье, которое обрели такой страшной ценой...»
Опубликовано 2014-11-11.
